– Шон не поедет с тобой в Испанию, так что можно считать, что тема нашей несостоявшейся беседы закрыта, и ты можешь отправляться домой.
– Избегать откровенного, честного диалога, не предпринимать никаких действий, когда речь идет о судьбе ребенка, – это не выход из положения, Марджи.
Ее блуждающий взгляд проник через стеклянную перегородку в главный офис и на мгновение задержался на немногочисленной толпе зевак: с десяток сотрудников журнала сгрудились у прозрачной стены и с нескрываемым любопытством смотрели на них.
– Ты устраиваешь сцену, Фернандо! – Она кивнула ему на перегородку, отделявшую их от главного офиса. – Я хочу, чтобы ты ушел.
– Я не уйду до тех пор, пока ты не пообещаешь поужинать со мной завтра.
– Но я не могу…
– Твоя мать сказала мне, что с удовольствием побудет с Шоном в наше отсутствие. Итак, когда я могу заехать за тобой?
– Я никуда с тобой завтра не поеду, Фернандо. Никакого ужина! Что же касается местожительства Шона, то этот вопрос не подлежит обсуждению. Сын остается со мной.
– Я закажу столик в «Фронсес тэверн» на семь тридцать. Тебя это устраивает?
– Даже если ты закажешь его на крыше небоскреба ООН, я все равно не буду ужинать с тобой.
Марджи была в ярости. Почему ему так хотелось затащить ее в ресторан на ужин? Может быть, он решил, что под музыку приличного оркестра и за бокалом хорошего вина ему будет легче сообщить ей о своей предстоящей женитьбе, а ей будет легче воспринять эту новость? При этой мысли ее передернуло.
– И долго еще будет так продолжаться, Марджи? Почему ты противишься любым моим попыткам серьезно обсудить с тобой настоящую и будущую судьбу Шона, попыткам предпринять какие-то конкретные действия или хотя бы сделать первые маленькие шаги, чтобы сдвинуть все с мертвой точки? Неужели это бессмысленное противостояние между нами будет продолжаться всю жизнь?
Марджи молчала. В эту минуту она вдруг ощутила какой-то необъяснимый страх перед ним. Возможно, это был страх перед его высокомерием, властностью, его силой. Она всегда знала: стоит протянуть ему палец, он откусит руку; стоит уступить ему в чем-то, и он полностью завладеет ею. Это было в его характере, его природе, и черту эту, по ее твердому убеждению, уже нельзя было исправить, а тем более искоренить.
Именно по этой причине Марджи боялась идти ему на уступки, когда речь заходила о судьбе Шона. Она боялась, что при малейшей ее оплошности Фернандо может проявить не только силу и властность, но и изворотливость ума, и навсегда разлучит ее с сыном.
Впрочем, он вызывал в ней не только опасения и страх, но и вообще действовал на нее самым что ни на есть странным образом. Вот и сейчас, когда он сидел рядом и их разделял лишь стол, ее сердце колотилось так, что, казалось, могло в любую секунду выпрыгнуть из грудной клетки, а все тело было охвачено таким жаром, будто она сидела не в офисе, а на самой верхней полке сауны. Нет, она просто не могла спокойно разговаривать с ним о чем бы то ни было…
– Знаешь, Марджи, в конце концов я просто хочу, чтобы мое участие в воспитании родного сына стало более активным. Что плохого в таком желании? – Он опустил голову и после минутной паузы сказал: – Однако ты отвергаешь любые мои попытки оказать тебе помощь на благо Шона и…
– Если ты собрался говорить о деньгах, Фернандо, сразу предупреждаю: я не хочу ничего слышать о них. Мы уже исчерпали эту тему в предыдущих беседах, и я не раз говорила тебе, что не нуждаюсь в твоей помощи. Я прекрасно справляюсь со своими трудностями сама, отчего испытываю к себе еще большее уважение.
От ее внимания не ускользнуло, как напряглись мышцы на его скулах, а в черных глазах угрожающе сверкнули молнии. Но ей удалось стойко выдержать его испепеляющий взгляд. Марджи понимала: если она передаст ему вожжи, он намертво захомутает ее, и тогда ей уже никогда не удастся что-либо изменить.
– Мне не нравится школа, в которую ты собираешься отправить Шона осенью, – неожиданно заявил Фернандо. – Мы могли бы подыскать для него что-нибудь получше.
– Ты имеешь в виду школу, где за обучение надо платить умопомрачительные суммы? – Она возмущенно покачала головой. – Если какая-то школа дерет с родителей три шкуры, это вовсе не означает…
– Марджи, я совсем не это имею в виду.
– Не переживай из-за школы, в которую пойдет Шон. – Раздраженность в ее голосе стала вдруг спадать. – Эта школа находится недалеко от нашего дома, и в ней будет также учиться Мэри, дочка моей подруги. Шон ее знает, им вдвоем поначалу будет веселее, легче в незнакомом коллективе. Ему всего четыре года, и меня заботит в первую очередь его психическое состояние. Я хочу, чтобы у него было спокойное, полноценное, счастливое детство.
– Этого же хочу и я, Марджи. Поэтому мы обязательно должны встретиться завтра за ужином и как следует обо всем потолковать.
– Да, будем обо всем толковать, а как только официантка отойдет от столика, чтобы принести очередное блюдо, мы тут же начнем опять цапаться. Как всегда. – Она мельком взглянула на него и грустно усмехнулась. – Нет, совместный ужин из моего завтрашнего графика исключается. А все остальное не подлежит изменению: Шон в Испанию не поедет, он остается со мной и осенью пойдет учиться в местную школу.
– Знаешь, я никогда еще не встречал такой упрямой женщины, как ты, – спокойным голосом произнес Фернандо.
Марджи заметила, как из кабинета заседаний совета редакторов вышел директор компании Керк Сэлинджер и направился к автомату за чашечкой кофе. Она также заметила, что вид у него был очень подавленный. Хотя ему было всего сорок пять – для мужчины это не возраст, мелькнуло в голове Марджи, – в последние недели он сдал, казалось, лет на десять. Через минуту она вновь переключила внимание на Фернандо, сказав: